Здесь мы впервые наелись хлеба!

Слезы, долгие объятья, грустные переливы гармони, печальные лица и глаза сотен людей. Гудок паровоза прозвучал, как протяжная лебединая песня стаи, покидающей Родину. Но птицы улетают и возвращаются, а многим семьям из Татарии уже никогда не суждено было вернуться к до боли родным рощицам и проселкам, рекам и косогорам, близким, остающимся на земле предков…
Моя бабушка по матери, Тимофеева Анна Даниловна, кряшен (татарка, исповедующая православную веру), родилась в январе 1909 года в деревне Зюри Мамадышского района Татарии. Рано осталась сиротой, воспитывалась в семье дяди, батрачила у зажиточного односельчанина. Вышла замуж за кряшена из деревни Уткино Таканышского (ныне-Мамадышского) района Никифорова Семена, который был старше ее на десять лет. 18 декабря 1932 года у них родилась дочь Анастасия-моя мама, потом в 1936 году-дочь Александра, в 1940 году –дочь Мария.Семья была со средним достатком. Мои дед и бабушка работали в колхозе, имели в личном хозяйстве корову, коз, овец, домашнюю птицу, огород.
Деревню Уткино, в основном, населяли кряшены. Не зная русского языка, они, тем не менее, давали новорожденным русские имена, которые произносились на татарский лад (« Начтый», «Санкый», «Маржый»). Детей крестили в православной церкви, отмечали православные праздники, соблюдали пост. Но росшая и воспитанная школой в условиях воинствующего атеизма 30-х годов, моя крещеная мама не стала набожным человеком, хотя и всегда накрывает праздничный стол на Пасху, Троицу, Рождество, Крещение. Ни разу не видел, чтобы она крестилась, читала молитвы, у нас в доме никогда не было икон. Впрочем, и бабушка Анна Даниловна, так и не научившаяся до конца жизни свободно изъясняться по-русски, икон не имела, а из молитв каждый вечер на сон грядущий произносила: «Аслабысла!», что, должно быть, означало: «Господи благослови!». В сундуке у нее хранилась иконка-складень с изображением Иисуса Христа, Богоматери, Николая Чудотворца, однако, эта реликвия никогда из бабулиных тайников на свет Божий не извлекалась. И вообще, о религии и Боге Анна Даниловна всегда говорила сдержанно, даже как бы украдкой. Видимо, в душе навечно поселился страх под впечатлением яростных гонений на веру во времена разрушения храмов и репрессий против священников.
В июле 1941 года Семена Никифорова, который был уже в сорокадвухлетнем возрасте, призвали в Красную Армию. По свидетельству бабушки и матери, дед мой в составе запасной стрелковой дивизии находился в учебном лагере на станции Суслонгер. Месяца через четыре после призыва, глубокой осенью, он вернулся домой с простуженными легкими. Рассказывал, что в лагере мобилизованные красноармейцы строили укрепления, вытаскивая бревна из ледяной воды. Многие заболели и попали в лазарет. Мой дед получил, видимо, двустороннюю пневмонию, так как, по выражению бабушки, «убкасындабызбулган» («в легких лед был») и его то ли комиссовали, то ли отпустили из госпиталя на поправку (читай: умирать) в родные места. После возвращения домой Семен Никифоров прожил чуть больше месяца и скончался в жару и бреду. Чувствуя близкую кончину, постоянно сетовал: «Трудно тебе, Анна, придется с тремя детьми, ох, трудно!»
Моя бабушка часто вспоминала своего «Симуна» и военное лихолетье и тоже порой сетовала, что он умер не в госпитале, а дома, а поэтому она не считалась женой фронтовика и никаких послаблений и льгот не имела. Например, не была освобождена от налогов и за неуплату таковых с ее двора судебные исполнители, под рев самой и испуганных малолетних дочерей, сочувствующие взгляды односельчан, увели корову и козу.
Как вдова «не фронтовика», а значит, ущемленная в правах, предусмотренных для семей красноармейцев, Анна Даниловна Тимофеева сумела не дать умереть от голода трем дочерям? Через какие испытания пришлось пройти этой мужественной женщине-кряшен в суровые времена всенародного бедствия — тема для отдельного рассказа. Но и после долгожданной Победы над фашистами государство не перестало досаждать налогами, как теперь принято называть, мать-одиночку и полу-сирот, старшей из которой (моей маме) было в ту пору тринадцать лет и она, вместо того, чтобы учиться, к чему имела большую тягу, помогала матери поднимать младших сестер. (Работала в колхозе за трудодни, заготавливала на зиму дрова, пасла чужих овец и гусей. Став постарше, в шестнадцать лет (!) уехала на сезонную работу в леспромхоз).
Именно бремя этих налогов, насколько я понимаю, а также тяжелая послевоенная жизнь в татарской глубинке и заставили в начале пятидесятых годов Анну Даниловну Тимофееву принять решение покинуть родину и отправиться в поисках лучшей доли в далекую чужую Сибирь в загадочную Бурят-Монголию. Уж больно привлекательными были плакаты с фотографиями о зажиточной жизни в тамошних краях, да и сладкоречивые вербовщики взахлеб расхваливали свои «пенаты», между прочим, особо подчеркивая, что переселенцев освободят от всех видов налогообложения…
Сделаем необходимое отступление. В книге «Татары в Бурятии» (автор проекта-Сажида Растамовна Баталова), изданной в 2012 году в городе Улан-Удэ, пишется: «Во втором десятилетии ХХ в. в регионе (Бурятии-А.Ф.) появляются татары-земледельцы, прибывшие сюда в рамках государственной переселенческой политики. Учитывая трудолюбие и ответственность татар, руководство Бурят-Монгольской АССР убедительно просило Председателя Совета Министров СССР Г. М. Маленкова потребовать однозначного и безусловного выполнения Татарским обкомом КПСС плана по вербовке и переселению татар в Бурятию. Значительным был приток татар при строительстве гигантов индустрии Бурятии – локомотивовагоноремонтного завода и авиазавода, но особенно большой – при выполнении Всесоюзной программы по переселению (конец 1930-х – середина 1950-х гг.). По архивным данным, из всех переселенцев в Бурятскую АССР по этой программе 60-70% составили татары. В год цифра доходила в среднем до 400–600 семей.»…
Таким образом, шестьдесят один год назад моя бабушка – кряшен Анна Тимофеева и ее дочери Анастасия, Александра и Мария Никифоровы, прямо скажем, не от хорошей жизни, стали, на официальном языке, участниками Всесоюзной программы по переселению, которая выполнялась целенаправленно, решительно и настойчиво. Не знаю, насколько я прав, но мне представляется, что перемещение значительных людских ресурсов из густонаселенных регионов страны в малоосвоенные преследовало и цель: дать людям выжить в условиях послевоенной разрухи, равномерно распределив на душу населения производство и потребление внутреннего валового продукта…
Однако, как говорится, вернемся на землю нашу грешную. По представлению вдовы скончавшегося от болезни отправленного домой умирать красноармейца запасного полка с тремя дочерями, завербоваться и стать переселенцем в далекую Бурят-Монголию означало по-житейски простое: избавиться, наконец, от выпавших с лихвой на ее долю нечеловеческих страданий и мучений и несправедливости со стороны государства… Бабушка всегда вспоминала, что уезжали с родины в неведомую даль с тяжелым сердцем. Родственники отговаривали: оставайтесь, мол, жизнь все равно скоро наладится. Алла бирсэ (Бог даст), и налоги отменят. Но нехитрые пожитки были упакованы, на прощанье напутственные слова сказаны, слезы пролиты, и в марте 1952 года грузовой поезд из тогдашнего Таканышского района Татарской АССР взял направление на восток.
Десять суток ехали в теплушках новоселы из прикамских просторов и мамадышских лесных равнин в пока незнакомую для них автономную республику за Байкалом. В столице Бурят-Монголии Улан-Удэ переселенцев стали распределять, если можно так сказать, на постоянное место жительства по районам (тогда они назывались аймаками).Мои будущие бабушка, мама и тети продолжили по железной дороге путь до государственной границы с Монголией. На пограничной станции Наушки, входящей в состав Кяхтинского аймака, их и еще несколько семей встретили представители бурятского улуса Большой Луг и на полуторках отвезли в свой колхоз.
Мама рассказывает, что многого из изображенного на рекламных плакатах вербовщиков в действительности не было. Но дома для переселенцев находились, в основном, в стадии завершения строительства, прибывшим сразу выдали по два мешка муки (неслыханное богатство), трудоустроили. Местное население — буряты — оказались людьми доброжелательными и радушными, простыми в общении. Достаточно близкое сходство татарского и бурятского языков позволило переселенцам быстро преодолеть языковой барьер. Также во многом помогли найти общий язык с коренным населением земляки из Татарии, приехавшие в Большой Луг еще перед самой войной, которые разговаривают на бурятском, как на родном, да и соблюдают все обычаи и традиции бурятского народа. Кстати, никого уже не удивляет, что абсолютное большинство татар Бурятии владеет бурятским одинаково хорошо, как татарским и русским. В некоторых татарских семьях даже общаются на бурятском, отмечают бурятские народные праздники и участвуют в буддийских молебнах. О своих родных могу сказать, что мой отец, Фарфутдинов Тагир Хазитович, знал в совершенстве бурятский и монгольский языки, мама довольно сносно владеет бурятским, ваш покорный слуга тоже может обойтись в бурятском и монгольском обществе без переводчика. Однако, мне часто друзья из Татарстана делают замечание, что я говорю на родном языке с … русским акцентом. Например, вместо «щ» употребляю звук «ч». Но так разговаривал и мой отец-мишарин, так разговаривает и моя мама-кряшен….
Отвлеклись рассуждениями на лингвистические темы… В Большом Луге моя бабушка стала работать в колхозном огороде, мама — дояркой, прицепщицей на сеялке во время посевной, ее сестра Александра –на разных работах, Мария училась в школе. Им была выделена корова, поселили в новом доме. В общем, жизнь постепенно входила в нормальное русло. «В Бурят-Монголии мы впервые после войны наелись хлеба!», вспоминает мама. Приехавшие с ними в одном составе земляки тоже активно обживали новую малую родину. Мингас Фасхутдинович Фасхутдинов, участник Великой Отечественной войны, вскоре был назначен заведующим молочно-товарной, а потом свинотоварной фермы и за отличную работу награжден высшей наградой СССР- орденом Ленина, его супруга – Мариам Гиниятовна- бригадир овощеводов заслужила орден Трудового Красного Знамени, как и Анастасия Антоновна Мелентьева, мамина подруга-однокласница, кряшен, многодетная мать, всю жизнь проработавшая телятницей.
Моя мать, Никифорова Анастасия Семеновна, в 1955 году в Большом Луге познакомилась со строителем Фарфутдиновым Тагиром Хазитовичем. Он родился в бурятском улусе Субуктуй в 1928 году. Его отец и мать (мои дедушка и бабушка) оказались в Бурятии в годы Гражданской войны, придя сюда в составе Красной Армии для установления Советской власти. Вскоре после первой встречи мои родители поженились и переехали в село Усть-Кяхта, где 31 августа 1956 года у них появился первенец, то бишь я, Фарфутдинов Александр Тагирович, собственной персоной. Потом 5 апреля 1958 года родился Валерий, 18 мая 1959 года — Николай, 27 июля 1963 года — Татьяна и 9 августа 1969 года –«отхончик» Сергей.
Бабушка наша, Анна Даниловна Тимофеева, прожила 94 года, ни разу не была на приеме у врачей и скончалась, я бы сказал, с достоинством — накануне помылась (сама!) в бане, а ночью ей стало плохо и она тихо умерла, отчетливо произнеся, что у нас у всех все будет хорошо.
Наш отец всю жизнь проработал совхозным строителем, мама — уборщицей в совхозной конторе, а потом банщицей в психоневрологическом интернате. Всегда они имели хорошее личное подворье. Простые труженики, наши родители сумели дать всем детям образование, Я окончил исторический факультет Бурятского педагогического института, 39 лет работаю журналистом, Валерий — геолог- радиофизик, брат Николай окончил мореходное училище, но тяжело заболел и умер 35 лет назад, Татьяна — медсестра высшей категории, Сергей — военнослужащий.
Наша милая малая родина – Бурятия, где нам живется хорошо и уютно в одной семье с разными народами, деля с ними радости и печали. Хочется завершить очерк словами из задушевного и величественного Гимна нашей «таежной, озерной, степной» республики:
С тобой, земля, мы слиты воедино,
Моею стала и твоя судьба,
Поклон тебе от сердца, край родимый,
Любимая Бурятия моя!